В зале стало не просто тихо — стало неловко. Тишина была густой, вязкой, как дым после взрыва.
Несколько секунд никто не понимал: это всё ещё спор или уже демонстрация силы?
То, что происходило дальше, больше напоминало не парламентское заседание, а сцену из плохого сна, где привычные правила внезапно перестают работать.
Люди, привыкшие кричать, перебивать, играть на публику, вдруг столкнулись с холодным, почти театральным жестом власти. Никол Пашинян встал — и этим движением будто перечеркнул весь шум.
«Все — выйти».
Не просьба. Не призыв. Команда.
Двери начали открываться.
Депутаты переглядывались, кто-то усмехался, кто-то нервно поправлял пиджак, кто-то пытался сохранить лицо. Но зал стремительно пустел. Камеры фиксировали не только уход людей — они ловили выражения лиц: растерянность, злость, унижение, страх. В такие моменты политика перестаёт быть абстракцией и становится психологией в чистом виде.
Что это было?
Срыв?
Хладнокровный расчёт?
Или сигнал — жёсткий, демонстративный, адресованный не залу, а всей стране?
Сторонники тут же заговорили о «наведении порядка». Мол, хаос зашёл слишком далеко, дисциплина разрушена, кто-то должен был поставить точку. Противники — о публичном унижении, об опасной грани, за которой власть начинает разговаривать не аргументами, а тоном надзирателя. И в этом споре нет простого ответа, как нет его и у самой Армении сегодня.
Парадокс в том, что этот момент оказался сильнее любых законопроектов. За несколько минут эмоций страна увидела концентрат своей политической реальности: усталость, раздражение, накопленный гнев и отсутствие доверия. Власть, которая кричит, потому что её не слышат. Оппозицию, которая кричит, потому что иначе не существует. И общество, которое смотрит на всё это и задаёт один и тот же вопрос: куда мы идём?
Зал опустел, но напряжение никуда не исчезло. Оно перекочевало в социальные сети, кухни, такси, комментарии под новостями. Одни писали: «Наконец-то показал, кто в доме хозяин». Другие — «Сегодня выгнали депутатов, завтра выгонят нас». Истина, как обычно, где-то между — и от этого ещё тревожнее.
Политика любит громкие жесты. Но история показывает: каждый такой жест имеет цену. Иногда — рейтинг. Иногда — доверие. Иногда — будущее. И вопрос не в том, кто кричал и кого вывели из зала. Вопрос в другом: останется ли после этого хоть какое-то пространство для разговора, а не для приказов?
В тот день двери зала закрылись.
Но ощущение, что страна оказалась в узком коридоре без окон, осталось.
И тишина после крика оказалась куда громче самого крика.